А вообще-то, эта история про детское новогоднее разочарование...
На елки меня водили регулярно. Кремлевские - почти каждый год, спасибо папе с дедом, им полагалось. Мама постоянно брала приглашения на елки в МГУ. Это были очень яркие и красивые мероприятия. Но, как это часто бывает, запомнилась мне совершенно другая елка, на которую я попала случайно.
Елка была для детей сотрудников какого-то заштатного НИИ, взяла меня туда моя двоюродная тетка, вместе со своим сыном, моим троюродным братом, с которым мы почти ровесники. Обычное представление в актовом зале - злые ребята (кажется, это был кащей и баба-яга) пытались лишить всех Нового года, а добрые ребята во главе с Дедом Морозом и Снегуркой, в трудной борьбе побеждали, после чего пелись разные новогодние песенки, зажигалась елка, а юным зрителям вручалась коробка с конфетами. Мне было лет семь, наверное. Помню, что очень мне понравилась Снегурочка. Вот прям такая она была на сцене распрекрасная, что казалась мне идеалом всех Снегурок в мире - толстая коса с кулак, сверкающий кокошник, и шубка - белоснежная, с серебристой опушкой, вся в переливающихся снежинках. Она пела и танцевала - так чудесно и сказочно, что я прям даже расстроилась - так мне хотелось быть на нее похожей, что прям до слез. Ясное дело, никакой светло-русой косы у меня не было, а была обычная тоненькая косичка банально темного-русого цвета. Да еще и ненавистная кроличья шапка, с резинкой под подбородком и цигейковая шуба коричневого колера.
Впрочем, очарование длилось недолго. После спектакля тетя потащила нас к себе в кабинет, что-то ей там надо было забрать, и вот на какой-то боковой лестнице, в курилке, меня и настигло разочарование, одно из самых сильных в жизни. До сих пор помню.
Я думаю, все уже догадались. Снегурка сидела на подоконнике рядом с большой пепельницей, некрасиво подоткнув свою шубку, стряхивала на нее пепел, и грубо ржала. Рядом стоял неопрятный мужик с дурацкими усами. Кокошник валялся рядом, из-под парика выбивались рыжие пряди, непопровимо испорченные химической завивкой. Лицо вблизи и вовсе пугало - молодая была не молода, а ярко подведенные брови и румянец, так мило смотревшиеся из зрительного зала, теперь преватились в маску клоуна. Но главное - шубка. Я всегда мечтала о такой шубке, она мне казалась верхом совершенства - белая, короткая, в меховой опушке по подолу и рукавам, ну и, ясное дело, вся сверкающая и искрящаяся. Вблизи это было совсем не так волшебно - грязно-желтая хламида, с какими-то пятнами и неряшливо пришитыми стекляшками. Довершали эту картину покоцанные во всех местах белые сапоги, которыми она болтала, в такт своему смеху (угу, хриплому и каркающему). На меня она не обратила никакого внимания, потому как была увлечена беседой с Витьком (даже имя ее собеседника запомнилось), в которой жаловалась на какого-то Петра Ивановича.
В общем, после этой эпохальной встречи, надевая на себя кроличью шапку и цигейковую шубку, я пришла к выводу, что не все так у меня и плохо, и еще неизвестно, кто из нас с той Снегурой красивее. Хотя шубку все равно хотелось. Кстати, сейчас у меня шубка именно того фасона (и она не первая такая) - чуть ниже колен, приталенная, с мехом по подолу рукавам и воротнику. Черная с серым, но все равно - многие, видя ее, называют меня Снегуркой.
Journal information