Я училась с Зиминой в одном классе. Но это, кстати, совсем не значит, что с первого класса мы с ней были лучшими подружками. Отнюдь. У нас были очень странные отношения. Мы в принципе, всегда хорошо относились друг другу, уважали друг друга, так как обе были лучшими ученицами в классе. Но почему-то всегда, как бы это сказать, принадлежали к разным группировкам.
Класс наш был не совсем типичен. Во-первых, мальчиков было гораздо больше, чем девочек. Во-вторых, большинство мальчиков были гордостью класса, прекрасными учениками, спортсменами и вообще положительными во всех отношениях. А вот с девочками…
Единственными, кто из девочек прекрасно учился, были мы с Зиминой. Но при этом назвать нас положительными ни у кого не хватало духу. Ибо то, что мы творили, не вписывалось в образы милых девочек-отличниц. Если давать определение тому, что мы делали в тот период, то это будет слово «бунт». Причем я бунтовала в связи с нагрянувшим на меня подростковым максимализмом, а Зимина, та просто, по склочности характера. Если я идейно боролась с системой, то Зимина в принципе была против всех систем, и не то, чтобы боролась, она просто их игнорировала.
Девочки в нашем классе делились на три очевидные группы. Я бы сейчас их назвала так: «оторвы», «гламурняк» и «болото». В «болоте» сидели тихие троечницы, «гламурняк» состоял сплошь из модных фифочек ежемесячно читающих журнал «Бурда», в «оторвах» числились покуривающие и побухивающие поклонницы неформальных течений и русского рока.
«Я могла бы конечно немного всех поинтриговать, но мне кажется, что смысла это не имеет. Понятное дело, что я возглавляла клан «оторв». Замученные химией патлы, черная куртейка из кожзама (а-ля косуха), увешанная значками Цоя и «Алисы» и вечный вызов в глазах.
Зимина никогда не отличалась максимализмом. Да и субкультура рокеров ей не была близка. Возможно, поэтому Зимина больше общалась с девочками их «гламурняка» - танцевальная музычка, вроде модных тогда Сандр, Сабрин и прочих представителей зарубежной эстрады, возможность придерживаться модных течений в одежде.
Собственно говоря, одна из первых наших с Зиминой совместных акций как раз и состоялась по поводу одежды.
В то время, почему-то было очень модно носить мужские клетчатые рубашки навыпуск, подпоясав их тоненьким ремешком, причем из-под рубашки должна была выглядывать футболка в зоне декольте. Мне сложно сейчас будет объяснить, почему на нас так взъелась школьная общественность в лице нашей классной руководительницы. Просто, как бы проще сказать. Конец восьмидесятых. Футболка для девушек – это что-то среднее между нижним бельем и физкультурной формой.
Короче, Зимина очень любила рубашку своего отца – длинную, в розово-фиолетовую клетку. В сочетании с ремешком и розовой футболкой она действительно смотрелась прикольно, даже вместе с юбкой из школьной формы. На беду, в тот день у нашей классной руководительницы выдался тяжелый день. А потому на уроке (предварительно все мальчики были направлены на пять минут в коридор) нам было озвучено: «Все посмотрите на Зимину! Это вопиющий пример бесстыдства. Футболка – это нижнее белье, выпячивать его наружу – верх неприличия и недостойно звания советской школьницы!»
На следующий день все девочки нашего класса, даже самые инертные и пассивные обитательницы «болота» приперлись в школу в рубашках, из-за верхней пуговиц которых кокетливо выглядывали футболки. И именно мы с Зиминой были инициаторами и вдохновителями этого флеш-моба)
Помимо этого, не могу не рассказать об еще одной нашей совместной выходке, которую нам до сих пор припоминает отец Зиминой, так как именно он отдувался за нас перед классной руководительницей.
Классная наша руководительница, которую все называли просто Александра, была охоча на всякие непонятные выдумки. И очень любила привлекать всех к общественной работе. Я в ту пору пребывала в почетном звании старосты. Это не давало мне никаких привилегий, зато у меня было аж три обязанности. Во-первых, каждый урок начинался с того, что очередной учитель поднимал меня и спрашивал об отсутствующих, и я, уподобляясь Коровянской из «Большой перемены» должна была произнести, что-то вроде «Супрунова в декрете, а Ляпишев опять на танцы сбежал». Во-вторых, именно я перетаскивала на переменах из кабинета в кабинет классный журнал. Ну, и в-третьих, каждый четверг Александра заставляла меня оставаться после уроков и заниматься совершенно нудной и отвратительно бестолковой работой. Спасало только одно: эту экзекуцию мне нужно было отбывать не одной, а вдвоем с Зиминой, которая за какие-то провинности, носила гордую должность «Председатель учкома класса».
Смысл сей замечательной еженедельной развлекухи предполагался такой. По мнению нашей классной, все оценки в журнале должны были быть в обязательном порядке проставлены в дневники. А поскольку многие ученики дневники постоянно «забывали», а некоторые учителя не имели достаточного авторитета, чтобы приструнить конспираторов, то наша классная обязала всех сдавать по четвергам свои дневники (чего-чего, а авторитета у Александры было не занимать), и дальше к процессу подключались мы с Зиминой, как староста и председатель учкома. Одна из нас садилась со стопкой дневников, вторая открывала журнал, и начинался зануднейший в мире процесс проставления оценок. Потом дневники сдавались обратно классной, она расписывалась, и, вуаля, порядок и ажур, все документы приведены в соответствие.
Понятно, что нам с Зиминой все это категорически не нравилось, но, увы, должности наши были не выбираемые, а назначаемые в приказном порядке, и сложить полномочия нам никак не удавалось. Впрочем, мне это позже удалось, но это в отдельном посте расскажу. Короче, отбывать эту повинность мы с Зиминой ходили без настроения, а потому искали любые способы развлечься.
Оговорюсь сразу, в ту счастливую пору мы с Зиминой не потребляли спиртные напитки, нас и так штырило не по-детски, допингов не требовалось. А оттого приколы изобретались стремительно, а исполнялись с задорным энтузиазмом, который нам уже увы не хотелось использовать в общественной работе.
Для издевательств над нами классная обычно разыскивала какой-то свободный кабинет. В тот раз нам досталась учительская, это была не главная учительская, а дополнительный маленький кабинет, уж не знаю, для каких целей он был создан. От обычного класса кабинет отличался тем, что парты там были поставлены по кругу вдоль периметра, ну, и в углу стояла вешалка, с висящими там пальто и шапками учителей, которым по каким-то причинам захотелось раздеться именно тут. Собственно говоря, этот реквизит и решил дело.
В тот день проставлять оценки одноклассникам было особенно скучно. А потому, через полчаса бубнения «Иванов, алгебра, пятого февраля, четверка, седьмого февраля, тройка» все это достало нас настолько, что наши души возжелали праздника и веселья, дабы отвлечься от журнала и отметок. Праздник не замедлил себя явить, точнее, это мы с Зиминой, не замедлили явить друг другу, а заодно и моей подруге Наташе, которая маялась в углу, ожидая меня, наш вариант праздника, призванного примирить нас с серыми буднями учебы и общественных нагрузок.
Думаю, что вряд ли я бы запомнила этот наш перфоманс, мы с Зиминой отжигали и почище, если бы праздник явился только нам и Наташке. Увы, к нашему удивлению, мы совершенно неожиданно обрели еще одного зрителя, и вот именно лицо этого зрителя и заставило нас запомнить тот день.
Представьте себе, что вы почтенная пожилая учительница, которая оставила лучших учениц класса в кабинете, доверив им самое дорогое, что есть у учителя – журнал класса. И тут, как говорится, картина маслом.
Прямо на слегка прибалдевшую классную несется по партам Зимина, яростно задирая ноги в импровизированном канкане. Зимина для пущего устрашения и доходчивости размахивает кокетливым розовым шарфиком и облачена в пальто завуча фасона «привет шестидесятым». За Зиминой скачу я в шапке норковой женской, одной штуке, кутаясь в шаль и горлопаня во все горло мелодию «канкана». Чтоб вы понимали, здесь-то и сошлись наши противоположности: Зимина у нас по танцам, а я по пению. С разгона мы не успеваем затормозить и прекращаем наш странный бег по школьным столам и по инерции пролетаем еще один почетный круг, причем Зимина не прекращает размахивать ногами, а я считаю долгом закончить свою вокальную партию. Кроме двух прим, в перфомансе участвует Наташка, которая просто лежит в углу и, судя по сотрясающим ее корчам, вскоре помрет от смеха.
Эффект был силен. Даю слово, когда речь вернулась к Александре, мы с Зиминой узнали столько нового про себя, сколько не смогли узнать от нашей любимой классной руководительницы за все годы нашего пребывания в этой школе.
Больше всего от эффекта пострадал отец Зиминой, который по неосторожности явился на зов учителя. Моя мама, уже взбодренная моим вояжем в Питер в компании хиппов и посещением детской комнаты милиции, размахом содеянного нами не впечатлилась, и грамотно слилась. А вот дядя Гена, неосторожно решивший исполнить родительский долг, огреб по полной, что до сих пор нам с Зиминой нет-нет, да и припомнит, даже по прошествии четверти века.
Я к чему это написала? А к тому, что именно с этой невинной проказы, наверное, и началась наша крепкая дружба Зиминой, потому, не знаю, как вас, а меня совместное опиздюливание крайне сближает. С тех пор было много славных дел, о некоторых я уже писала, о некоторых еще напишу.
Ну что, вспомним школу? Желаю знать, друзья мои, были ли среди вас терпилы вроде меня (я имею ввиду должность старосты)? И как вы вообще относились к этим несчастным?
И да, завтра обещаю рассказать, как я–таки лишилась этой должности. И это будет практически признанием в преступлении)
Journal information